осип от крика, губы пересохли. Она была на грани смерти, и лишь отнятая жизнь ещё не рождённого дитя могла её спасти.
Мадлен по старой привычке коснулась девичьего запястья, проверяя пульс. Взглянула на живот, ощупав его. «Дела совсем плохи», – поняла Мадлен. Девушке становилось всё хуже, силы покидали её. Принимать решение нужно было быстрее, времени на раздумья больше не было. И оно было принято. На душе стало тяжело. Ноги отказывались слушаться фрейлину, когда она, обхватив себя руками, приблизилась к Калебу. Некромант поднял на девушку полный печали выжидающий взгляд.
– Девушка… пусть выживет она… – тихо, не узнавая собственный голос, прошептала Мадлен. – Без матери этому ребёнку всё равно долго не прожить.
Калеб, поникнув ещё сильнее, кивнул, принимая слова девушки. Подойдя к старушке, он что-то тихо прошептал ей на ухо. Женщина вздохнула и, подхватив какие-то вещи, вновь направилась к девушке. Некромант подвёл дрожащую фрейлину к деревянной скамье в противоположном углу.
– Сядь здесь. Закрой глаза. Тебе лучше не смотреть.
Последним, что видела фрейлина, был опустившийся на пол Калеб. Юноша достал из кармана заготовку для амулета и почти беззвучно зашептал слова мёртвого языка.
Мадлен закрыла глаза. До её слуха долетали женские крики, тяжёлые вздохи старухи, тихий шёпот некроманта. Мадлен не видела того, что происходило в тёмном доме, но по звукам, наполнявшим комнату, понимала, что здесь царили боль, отчаяние и смерть. Сердце шумно билось в груди. На лбу выступила испарина. Не выдержав и зажав руками уши, девушка мысленно твердила: «Я не могла поступить иначе… Мне нужен этот амулет. Очень нужен. Я верю, он поможет мне спасти не одну невинную жизнь. Быть может, даже усмирить Абраксаса и последователей его кровавого культа. Одна жизнь за жизни многих – это честный обмен». Но как бы девушка ни пыталась убедить себя в том, что приняла верное решение, что-то холодное и острое больно царапало её душу. И вдруг, словно яркий луч из прошлого, в голове Мадлен всплыло старое воспоминание.
Будучи сельской травницей, девушке доводилось бывать на родах и помогать облегчать мучения несчастных женщин. «Я помню один похожий случай. Когда меня позвал на помощь супруг одной из крестьянок, все думали, что она не проживёт и пары часов. Но мой отвар помог не просто спасти девушке жизнь, но и родить здорового сына. Я знаю, как помочь несчастной!» – распахнув глаза, Мадлен резко вскочила на ноги. Больше не сомневаясь, девушка кинулась к пожилой женщине.
– Разжигайте огонь, нужно вскипятить воду.
Пока женщина выполняла указания фрейлины, Мадлен пересматривала травы, найденные в крестьянском доме.
– Что ты делаешь? – некромант аккуратно тронул фрейлину за руку, желая удостовериться в том, что девушка понимает последствия своих действий.
– Спасаю две жизни. Ни мать, ни её ребенок сегодня не умрут.
– Но как же амулет? – спросил Калеб.
– Чёрт с ним! Я не хочу платить за него столь высокую цену. Обойдусь без него!
– Не боишься, что однажды пожалеешь об этом?
– О том, что не дала умереть бедняжке и её ребёнку? Нет. Я всё решила. А теперь помоги – мне нужны цветки пижмы. Поищи на улице.
От слов и решения, принятого фрейлиной, у некроманта словно гора свалилась с плеч. Оживившись, он кивнул и вылетел за дверь.
Спустя два с половиной часа отвар был готов. А ещё через час на свет появился живой мальчик. Его мать, наконец расставшись с болью и усталостью, счастливая погрузилась в сон. Обе жизни были спасены.
Покинув деревню, фрейлина не спешила возвращаться в Блуа. До рассвета оставалось ещё пару часов, и, свернув с дороги, путники спустились к реке. Над водной гладью висел туман, скрывая очертания дальнего берега. Остановившись у самой кромки реки, некромант прислушался. Где-то поблизости квакали лягушки. Далеко в тумане ухал филин.
– Хочу, чтобы ты знала, – я благодарен тебе, – прошептал Калеб, вглядываясь в дымку над водой.
– За что? – удивилась Мадлен.
– За спасение девушки и ребёнка. Я знаю, что амулет был важен для тебя, но ты поступила благородно. Мне доводилось сотни раз иметь дело с покойниками. Но эта ночь грозила стать для меня самым тяжёлым испытанием. Наблюдать смерть того, кого ты мог бы спасти, но не спас, невыносимо. Такие события не проходят бесследно. Они оставляют раны, которые никогда не затягиваются до конца.
Ещё некоторое время на берегу реки царила тишина. Вглядываясь в пелену тумана, путники молчали. Но со временем тишина начала угнетать обоих. Стараясь оставить события сегодняшней ночи в прошлом, фрейлина и некромант заговорили на другие темы.
– Как продвигается изучение дневника Нострадамуса? – поинтересовался Калеб.
– Медленно.
– Жаль… Наверное, твой дедушка зашифровал в нём много полезных знаний.
– В основном он рассказывает мне о своей жизни. Но в последнее время не делает и этого.
Калеб, аккуратно взяв фрейлину за руку, легко сжал её ладонь.
– Я волнуюсь за тебя. Мне кажется, чем больше времени проходит, тем сильнее Абраксас и его последователи сжимают вокруг тебя незримое кольцо. Ты в опасности, я чувствую это. И очень боюсь… – Калеб запнулся, страшась, что его опасения, произнесённые вслух, обретут силу.
– Чего ты боишься? – переспросила Мадлен, подталкивая некроманта к ответу.
– Что не смогу или не успею защитить тебя.
– Ты и не должен этого делать.
– Должен! Обязан… – пылко ответил Калеб.
– Почему?
Мадлен почувствовала, как Калеб сильнее сжал её ладонь. Юноша волновался, подбирая правильные слова. И, наконец, заглянув девушке в глаза, произнёс:
– Потому что ты стала сердцем моего мира. Я уже не могу, как прежде, радоваться новому дню, если знаю, что сегодня не увижу тебя. Чем бы я ни занимался, что бы ни искал, мои мысли возвращаются к тебе. Ты можешь считать меня глупым мальчишкой. Безумцем, сумасшедшим… Но, когда тебя нет рядом, я мысленно разговариваю с тобой. Я знаю, при королевском дворе десятки, нет, сотни мужчин, что благороднее меня. Они богаче и влиятельнее. Каждый из них может дать тебе то, чего никогда не будет у меня. Я долго сомневался, стоит ли говорить тебе об этом… Но молчать больше не могу. Я влюблён в тебя, Мадлен. По уши влюблён и совершенно не знаю, что с этим делать, – напряжённый, взволнованный голос Калеба начал подрагивать. – Поверь, этим признанием я не хотел загнать тебя в угол. Если ты скажешь, что не желаешь больше слышать ни о чём подобном, если прикажешь молчать и ни словом, ни жестом не выдавать своих чувств к тебе… Я подчинюсь.
Слушая Калеба, видя его блестящие, такие чистые и искренние глаза, Мадлен забывала, как дышать. Ладонью чувствуя
